«Шесть лет уже каждую ночь реву: какая несправедливость — посадить невинного человека». Как в небольшом селе Ключи живёт семья парня, осуждённого за убийство

В 2015 году в своём доме был убит местный житель Сергей Кузнецов. Труп с ножевыми ранениями обнаружил его племянник — Юра Могильников, который пришёл проведать его вместе с друзьями. На стук в ворота никто не ответил, тогда парень взял ключ — хозяин всегда прятал его в одном и том же месте — и отпер дверь.

Об убийстве в Ключах стало известно сразу. Юра, который знал, где лежат ключи и одним из первых нашёл тело, стал главным подозреваемым. Парень довольно быстро признался в убийстве и написал явку с повинной — по его словам, ему так велела адвокат по назначению.

Через месяц родственники собрали деньги и наняли адвоката из Перми. Юра отказался от признательных показаний, но это не помогло — суд признал его виновным в убийстве и приговорил к семи годам колонии строгого режима. По версии следствия, мужчина зарезал своего дядю во время драки, которая произошла между родственниками во время пьяной ссоры.

Тогда ни родные убитого, ни родственники осуждённого, ни другие жители села не поверили в то, что 25-летний тихий и покладистый Юра мог убить своего дядю. Не верят они в это и сейчас.

«Получается, если человек выпивает и не имеет работы, его, значит, можно на семь лет судить?»

Дом убитого Сергея Кузнецова стоит на Курортной улице, после его смерти в нём никто не жил. Сирень в палисаднике так разрослась, что её ветки почти скрывают окно, на котором до сих пор висят шторы; тропинка к воротам по пояс заросла бурьяном. Где-то здесь, в щели между досками, хозяин хранил ключ. Бабушка Юры, Мария Ивановна, говорит, что многие в селе знали, где он лежит — к Кузнецову часто ходили местные мужики: «алкаши и наркоманы».

— Он мак выращивал, на этот мак выменивал одежду и нужные в хозяйстве вещи, — рассказывает она. — Все знали, где ключ лежал, тута-ка, у двери. Кузю (так звали в селе Кузнецова) кто-то убил, дверь закрыл за собой и ключ на место положил. А наш Юра просто первым нашёл тело и стал убийцей.

Словосочетание «спиртной напиток» в материалах дела Могильникова встречается почти во всех показаниях: «пировали», «употребляли спиртные напитки», «вместе работали». Речь идёт о спирте по тридцать рублей за флакон в 100 мл. Мария Ивановна говорит, что в деревне многие мужики пьют и Юра тоже «часто прикладывался».

— Выпивать — выпивал. Но чтобы он с кем-то дрался, с кем-то ругался — такого не было. У него и отец тоже никогда не дерётся. А пить-то пьёт здорово, это само собой. А вот и он, — Мария Ивановна показывает рукой на одного из мужчин, которые шатаясь идут к нам.

Они тоже пытаются что-то сказать про невиновность Юры, но получается плохо, и они уходят.

— Получается, если человек выпивает, не имеет работы и бедно живёт, его, значит, можно на семь лет судить? — Мария Ивановна уверена, что внук никого убить не мог: он даже курицу забить не умел, она всегда просила сделать это дядю Юры, который живёт здесь же, в Ключах.

Во время экспертизы, которую провели на месте преступления, обнаружены отпечатки Могильникова только на одной стопке, при этом на ней же нашли следы хозяина и ещё нескольких человек.

— Ни на графине, ни на вилке, ни на окурках ни одного отпечатка нет, кроме как на стопке, — говорит мать Юрия, Елена Могильникова. Она подозревает, что полицейские для доказательства вины Юры могли взять стопку в доме напротив, где тоже часто пировали деревенские.

Сам Юра проживал на этой же улице в доме с отцом и сожительницей, которая, по словам бабушки, была «лежачая» и «ходила под себя». У неё был цирроз печени.

— Она всенощно кричала: у неё были адские боли. Он сам уколы ставил и всё делал, ухаживал за ней. Если бы он убийцей был, он бы не стал за такой женщиной ухаживать.

«Он сроду никаким экспертом не был»

Для расследования убийства из Свердловской области вызвали «эксперта» — бывшего участкового Ш., работавшего в Ключах.

— Ш. сам жил в Ключах, сначала работал в школе, вёл физкультуру у Юры, потом работал участковым. За пару лет до убийства уехал в Свердловск, там работал. Когда это случилось, они сразу вызвали его. Валентина, сестра убитого, она мне сказала: едет эксперт из Свердловска. Смотрим, приезжает эксперт — Ш. Он сроду никаким экспертом не был, простой участковый был.

Мария Ивановна рассказывает, что Ш., будучи участковым, не раз превышал свои полномочия:

— Я много знаю людей, которых избивали они. Это изверги! Боятся люди сказать, потому что стращают, — говорит она. — Как-то раз нашего Юру увезли за село, избили его, еле живой остался. Я заявление в полицию написала, а когда Юру арестовали, мне так и сказано было: это тебе за то заявление!

Для дачи показаний Юру повезли в Суксун, забрали прямо из дома в чём был — в трико и галошах, несмотря на тридцатиградусный мороз. Бабушка и мать поехали за ним, взяли из дома зимние ботинки — куртку и шапку пришлось купить.

— Так у нас ещё не вздумали брать, — даже сейчас, вспоминая это, Мария Ивановна не может сдержать слёз, помнит всё хорошо, не задумываясь называет не только числа, но и дни недели. — Его раздели там и отправили домой: айда, поезжай как хочешь. У него ни копейки денег! Когда он вышел, то не узнал нас. Шёл, вот так вот болтался во все стороны. Потом сразу пить: незамог совсем. А что они там делали, мы ведь не знаем. Может его там пинали, может что. Он боится говорить, он до сих пор нам ничего не говорит, его так застращали, а парень он у нас был тихий, спокойный.

«В 90-е годы бандитский был беспредел, а сейчас ментовский...»

Дядя осуждённого Юрия, Сергей Иванович, вспоминает, что за несколько лет до убийства Юра взял на себя преступление того же Кузнецова — тот своровал на курорте Ключи сушилку для рук. Сергей Иванович говорит, что именно Ш. заставил молодого парня себя оговорить (такого же мнения родные мужчины и другие жители). Что Юра не виноват в убийстве, он также уверен:

— Мужики зашли домой: Кузя лежит убитый, а кого-то надо было садить, они и затолкали. Если адвокат не защищала его, а заставляла подписывать... Дак, если он сам рассказывал это, била по столу кулаком: подписывай, а не то сядешь на 15 лет! Выбили показания: пиши как самооборона, тебя не посадят, а если посадят, выпустят по УДО. Он и подписал. А чё, говорит, если я ничё не делал дак, я не виновен дак, всё равно ведь разберутся. Вот и разобрались. Раньше, в 90-е годы, бандитский был беспредел, а сейчас ментовский да прокурорский идёт.

Вести дело назначили следователя из Перми. По словам Марии Ивановны, ему «неохота было в Ключах робить, в Пермь надо было»:

— Потом, после жалобы в СК, за дело взялся следователь из Кишерти. Он мне сказал: «Мария Ивановна, парень-то у вас не виноват, у нас третье дело не раскрытое, поэтому они стараются его посадить».

Следствие длилось девять месяцев, Мария Ивановна рассказывает, что на суде Юре стало плохо:

— Я-то терпела, а он совсем поплохел! Я ему таблетку дала, у меня с собой сердечные были. Так меня, как собаку, толкали они (Охранники — Прим. авт.), не позволяли дать.

— И там такие судьи, знаете, были, — вспоминает день суда мама Юры, — так было обидно, когда мы смотрели на них, они над нами ухмылялись.

Юру признали виновным в убийстве и приговорили к семи годам колонии строгого режима. Была апелляция, но приговор оставили в силе. Отбывать наказание его отправили в колонию под Соликамском, где он отсидел первые четыре года. Прямой автобус туда не ходит — приходилось нанимать машину за семь с половиной тысяч рублей.

— В Соликамск мы раз в году ездили, чаще не могли, всё больше посылки отправляли, — объясняет Мария Ивановна. — В колонии он выпросил себе небольшой участок земли, вспахал его, сделал грядки и посадил лук, помидоры, картошку. Ухаживал за огородом всё лето.

Потом, когда наступил срок возможного обращения в суд о замене неотбытой части наказания принудительными работами, Юра перевёлся в Удмуртию — в исправительный центр.

«Меня кругом стращали, потому что я везде начала писать»

Мария Ивановна живёт на улице, которая тянется вдоль реки и называется Заречной. На её участке стоит два дома: первый старый — почерневший от времени, с потрескавшейся синей краской на оконных рамах. В этом доме когда-то вместе с бабушкой жил Юра. Он рос болезненным и слабым мальчиком, простывал от любого сквозняка, «начинал задыхаться». Сначала пробовал ходить в школу, но каждый раз начиналась пневмония, врачи рекомендовали обучение на дому. Было решено, что Юра переедет к бабушке: её дом находится недалеко от курорта, оттуда в случае очередного приступа к внуку могли быстро добраться медики.

Второй дом — новый, в него семья переехала совсем недавно, некоторые шкафы ещё не собраны, кое-что стоит в коробках. Дом строили 13 лет, потому что не было денег: Мария Ивановна до сих выплачивает ссуду, которую брала на оплату адвоката.

— Мы же высадили много денег, то, что на дом копили, всё высадили, — говорит она. — Мы вот шесть лет ничё не делывали! Сестры мне помогали, братья собирали деньги — надо ведь ехать к адвокату, надо на дорогу, надо десять тысяч ему заплатить. Судов у нас много было, по четыре в месяц, сорок тысяч надо, где мы их возьмём? Мама моя ещё жива была, 40 тысяч давала только ради внука, она любила его. Не дождалась, покойница, умерла.

В углу шифоньера в доме Марии Ивановны коробка с бумагами. Здесь копии томов дела, копии приговора, ответы из прокуратуры, письма из редакций, куда она писала в надежде привлечь внимание к делу:

— Мы Жириновскому отправляли — он пообещал нам помочь, мы отправляли на программу «Человек и Закон», в общем, на пять программ отправляли и никуда не попали, — объясняет она. — Надо было самим ехать, но я слепая, куда я поеду? Мне операцию сделали, но неудачно, плохо вижу глазом-то. Писала вот так, наугад всё, я до того дописала, что вовсе оглохла на нервной почве, вот что творилося тамо.

Мария Ивановна говорит, что раньше верила «всей этой судебной системе», потому что «ни с чем таким не сталкивалась»:

— Я всегда думала, что если посадили кого, то за дело. Суд разобрался, не может такого быть, чтобы не виновен человек, а в тюрьме сидит. Но как столкнулась, у меня голова пошла кругом. Шесть лет уже каждую ночь реву: какая несправедливость — посадить невинного человека. А они все остальные живут припеваючи и получают повышение по службе.

• Юра, с тех пор как перевёлся в исправительный центр, имеет право на отпуск — 18 дней. Добираться до дома приходится с четырьмя пересадками, но он рад и этому. Этим летом уже приезжал, сделал фундамент для хлева, но побыл недолго: поехал на очередной суд по УДО.

***

«Меня, жену, маму — всю нашу семью по беспределу лишили уже четырёх лет жизни». История Николая Смирнова, который сидит по делу о покушении на убийство.

«Осталась без мужа, работы и с миллионными долгами». Как Наталья Кадида, мужа которой в СИЗО объявили самоубийцей, два года пытается выяснить правду.

«Он весь срок отсидел и за неделю до освобождения себя убил?» Почему близкие погибшего в ИК-40 не верят в версию о суициде.