Как мы жили с «Жигулями»

Автомобили, на которых мы ездили, отмечают в памяти времена нашей жизни, дружбы и любви. «Это было тогда, когда я ездил на синем пикапе с помятым крылом». «Это было, когда я женился в третий раз, на Кате, ты помнишь?» У меня не было «копейки», и вообще у меня долгое время не было машины, потому что учитель в советское время получал 120 рублей, а «Жигули» стоили 5000. Мой первый и единственный «Жигуль» — недалекий потомок первой модели, ВАЗ-2106 приятного кофейного цвета, редкая модификация, с молдингами — появился в тот момент, когда Советский Союз дышал на ладан. Но эту машинку я узнал очень хорошо в те грязные, смутные и бестолковые времена. О сервисной книжке, гарантии и обслуживании на фирменном техцентре я тогда и понятия не имел. Зато знал все гаражные сервисы в округе и всех тамошних механиков.

Нынешние автомобили не ломаются. Поэтому гаражные автосервисы вымерли. Раз в год вы приезжаете в техцентр, и вашей машине чистенькие, вежливые люди делают все положенные процедуры. Это похоже на визит женщины в салон красоты. Но тогда, в те времена, машины ломались, и еще как. Вдруг, в самую густую осеннюю хмарь, когда стекло залеплено мокрой грязью, переставали работать дворники. Слепла левая фара. Глушитель вдруг начинал стучать о дно автомобиля (а, ерунда, я залезал под автомобиль и привязывал его ремнем). В мороз машина не заводилась, ну что ж, я брал ключ и голыми руками выкручивал свечи зажигания, чтобы протереть их куском наждака и вкрутить обратно. Однажды в пятидесяти километрах от Москвы я посреди черной, непроглядной ночи заехал заправиться на бензоколонку, а потом повернул ключ — а она не заводится. За бортом минус тридцать, и помощи ждать неоткуда. Я поднял капот, голыми руками — все всегда тогда приходилось делать голыми руками, такая была жизнь и такое время — снял воздушный фильтр, соединяя двигатель напрямую с атмосферой, и, не опуская капота, завел машину.

(Моя жена, прочитав текст, выступила с опровержением: «Все было не так! Ты два часа возился! Я окоченела»).

«Снимите воздушный фильтр, дайте двигателю продышаться!» — так меня учил Владимир Иваныч из «Мелкого ремонта». Регулировать карбюратор, подкручивая два маленьких винта тонкой отверткой и тем самым обогащая или обедняя поступающее в мотор топливо, он меня не учил, видимо, полагая, что очкастому гуманитарию без определенных занятий (я тогда занимался извозом и приторговывал книгами собственного безнадежного издательства под прекрасным названием «Снег и Солнце») это знание не осилить. Но я научился, просто глядя на то, как Владимир Иваныч это делает.

Это сейчас, приезжая в фирменный техцентр, вы встречаетесь с мастером в белой рубашке. Я же въезжал в обвисшие ворота на территорию завода, где среди ям, щелей, промоин, складов и цехов находил ангар под названием «Мелкий ремонт», где и заправлял мой тогдашний гуру Владимир Иваныч. Он был, как сказали бы сейчас, «дипломированный инженер», но — так судьба сложилась. Он ходил в синей, заляпанной маслом спецовке, и его крупные руки тоже были в масле. Он не поручал работу механикам, как делает современный мастер в белой рубашке и при галстуке, с машинами он возился сам. И это давало не только масляные пятна на его куртке и руках, но и откладывало отпечаток на весь его облик — грузный, усатый, широколицый, немногословный мужик, способный починить и заставить поехать любую вещь на колесах.

В то веселое время на улицах постреливали, а «Жигули» угоняли. Я тогда уже сменил деятельность, больше не торговал на пару с моим другом шампунями, развозя их по магазинам на «Жигулях», а работал в спортивном журнале. У шахматного обозревателя Александра Рошаля «Жигуль» угнали прямо посреди бела дня на Калининском проспекте. Поэтому я поставил на свой противоугонный клапан с секретной кнопкой, спрятанной под бардачком. Нажмешь кнопку — клапан перекрывает подачу бензина. Фиг заведешь и уедешь. Но только теперь с моей машинкой стали твориться чудные дела. Еду по Москве, и вдруг начинаются перебои в работе двигателя, он глохнет посреди улицы, и я на заглохшей, но еще едущей машине едва умудряюсь сделать дрейф к тротуару. В очередной раз я заглох в пятистах метрах от завода с обвисшими воротами и отправился за подмогой в «Мелкий ремонт»;

чтобы загнать ее в свой ангар и исследовать на предмет таинственной неисправности. Каждый, кто знает жизнь, оценит этот поступок — теперь вам, скорее всего, посоветуют вызвать эвакуатор: толкать заглохшие машины в обязанности мастера не входит.

Владимир Иваныч в тот раз долго не мог найти неисправность, он, гуру, умевший чинить советские автомобили одним движением отвертки! Он мрачнел на глазах и даже выказывал нечто вроде удивления, что было и совсем уже странно: ничего удивительного в автомобилях для него давно уже не было, он наизусть и до глубины знал все эти соединения железок, проводов и трубок, булькающих тосолом. Наконец у меня в голове что-то забрезжило, и я сказал ему о секретном клапане. До сих пор помню его выразительный взгляд и фразу:

Оказывается, неизлечимая дурь клапана, вырубавшего двигатель в самый неподходящий момент в разгар движения, всем опытным людям была давно известна, а я купил — и попался.

Знал я тогда и механика Самвела, мигранта из Армении. В Армении в то время творился ужас, в домах не топили, работы не было. Он подался в Москву. Чтобы попасть в ангар, где он чинил машины, надо было с вымощенного брусчаткой пустынного проезда между бетонными заборами свернуть в щель между глухих стен и мусорных баков. Там этот безымянный сервис и находился. В ангаре даже в сильные морозы было тепло и по-своему уютно. В углу стоял столик, за ним сидел нарядчик, которому мастер говорил, что он сделал, и нарядчик тогда считал, сколько вам платить. Наверху в ангаре была галерея, я помню, как с нее свешивался один из мастеров и оживленно рассказывал, как вчера в его дворе была перестрелка. Приехали люди с автоматами и обстреляли балкон его соседа... Я там проводил немало времени, потому что, куда деться, пока твою машину чинят? Кофейных на каждом углу тогда не было.

Самвел просил завести двигатель и слушал его. У него было смуглое лицо, черные жесткие волосы. Он был улыбчив и уверен в себе. Носил кожаную куртку. Мог чинить любые двигатели, даже грузовики к нему приезжали. Неисправность двигателя «Жигулей» он определял на слух.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ

Памяти «копейки»

Но вернемся к Владимиру Иванычу из «Мелкого ремонта». Это у него я научился определять состояние здоровья двигателя по цвету свечей. Выкрутишь свечи и смотришь, какие они — черные? коричневые? Весь процесс сгорания он понимал, глядя на свечи, понимал своим инженерным умом, что и как происходит в цилиндрах. Инженеры в СССР были хорошие. А автомобили в СССР были… Ну вы сами знаете, какие они были. Как хорошие советские инженеры сочетаются с постоянно ломающимися советскими автомобилями — я не знаю. Это просто были элементы целого, неотрывные части одной жизни — нашей жизни.

На месте того завода с обвисающими воротами и будкой для мрачных охранников, которым я небрежно бросал, опустив стекло моей «шестерки»: «Я к Владимир Иванычу, в мелкий ремонт!» — теперь Английский квартал, на месте ям, щелей, промоин и неопрятного хаоса с бочками и ржавыми железками теперь двор, закрытый решетчатым забором, через который видны клумбы и дорожки для элитных жильцов. Когда-то Владимир Иваныч на руках закатывал сюда мой «Жигуль», а теперь здесь паркуются сияющие, ублаженные шампунями и маслами «Мерседесы». «Мелкого ремонта» тут давно нет, и вряд ли кто-то из новых жильцов знает, что он тут был. Куда делся Владимир Иваныч со своими густыми усами, перемазанными маслом руками и всеми своими основательными, полученными в советском техническом вузе знаниями — я не знаю. Что он чинит теперь, в наше легкое и прекрасное время автомобилей, не нуждающихся в починке? Я бы хотел передать ему привет.

Алексей Поликовский
Обозреватель «Новой»